Первый Дождь.
Дождь начинается... Я стою у огромной, от пола до потолка и в полстены,
стеклянной двери и смотрю, как на небо наползает мохнатая серая туча. А дальше,
со стороны моря движется что-то совсем уж темное. Неужели бесконечное
израильское лето все же заканчивается? Вот уже который год в это каждый раз
трудно поверить. Кажется, что оно длится, по крайней мере, 16 месяцев году, несмотря
на то, что месяца полтора-два все же идут дожди, то есть зима. Я смотрю на
сухие растения во дворике, на кусты и деревья, и мне кажется, что они так же,
как и я с подозрением смотрят на небо, ожидая, что же оттуда прольется. Если
конечно прольется. Может, конечно, и ничем не кончится, просто пару раз капнув
для проформы.
Я всегда любил так стоять и смотреть в окно. Тем более, если это окно во
весь рост. Что-то есть в этой отделенности и, в то же время, некоем стороннем
восприятии происходящего. В этой позиции Наблюдателя, видящего то, что
происходит снаружи, но находящегося в более спокойном и безопасном положении.
Возможно, именно эта уверенность в собственной безопасности и «невовлеченность»
в сиюминутные переживания всеми доступными органами чувств нюансов наступающих
изменений, позволяет сосредоточиться на каком-то одном, например зрении, и
увидеть даже больше, чем это было бы возможно по-другому.
Когда ты смотришь из окна на непогоду на улице, благословляя стекло,
отделяющее тебя от нее, мир кажется совсем другим. Более доброжелательным что
ли. И в этой непогоде видятся тебе и хорошие стороны. Я всегда любил смотреть
из окна нашей квартиры в Одессе. Особенно здорово это было поздно вечером
зимой. Прекрасно помню это ощущение, когда ты прижимаешься ногами и коленями к
более чем теплому радиатору, а лбом ощущаешь холод стекла. А за окном неслышно
метет снег. Сквозь прозрачные сейчас ветки огромных платанов, поднимающиеся
выше нашего пятого этажа, видна занесенная улица и троллейбусная остановка
прямо под нами. Платаны огромные и летом из-за листьев улицы почти не видно. Да
и кто же смотрит на улицу из окна летом, когда хочется поскорее сбежать из дому
на дачу, на море, куда угодно, подальше от жары и грохота. Сейчас совсем другое
дело. Листьев практически нет, а висят только одинокие сухие, колючие шарики на
ниточках, и сквозь ветки и снег размыто виден дом на той стороне улицы, редкие
машины, с трудом прокладывающие путь в бороздах занесенной мостовой, еще более
редкие прохожие, неизвестно что делающие в такое время на улице, и иногда
торжественно и бесшумно подплывающий к остановке троллейбус. На остановке
никого нет, да и в троллейбусе тоже практически никого не видно. И он
бесполезно открыв и закрыв двери также торжественно уплывает. Уличные
желтоватые фонари придают всей этой картине какое-то странное, учитывая метель,
тепло и уютность. Как давно я не видел такого снега. Не резкого и колючего,
вперемежку со льдом, такой и здесь иногда бывает, а мягких больших, летящих по
ветру снежинок. Как-то мне приснилось ощущение такого снега на лице. Один раз.
И больше не снилось. А жаль.
О, это уже серьезно. Это уже действительно похоже на дождь. Может пойти
снять навес и чехол с машины, чтобы потом с мокрым не возиться?
Соседка сверху опять истерично кричит «Дай», что ни иврите означает
«хватит», «достаточно». У нее два достаточно взрослых подростка сына. Одного
зовут Шай, а другого – Гай. Но она так часто вставляет между этими именами свое
«Дай», что временами кажется, что у нее не два, а три сына: Шай, Гай и Дай.
Интересно, она хоть видит, что вся ее стирка теперь заново основательно
полощется? Наверное, нам никогда с ней не понять друг друга. И вовсе не потому,
что мы говорим на разных языках. При необходимости мы можем говорить и на
одном, хотя у нее родной французский, а у меня русский. Дело во всем совершенно
разном предыдущем опыте нашей жизни. И ей, наверное, совершенно непонятно, как
может сниться снег, так же, как мне непонятно, как можно скучать по пескам
возле Марракеша.
Многие вещи здесь не соответствуют моему предыдущему опыту, но я, видимо,
для того и здесь, чтобы приобретать новый, расширяя себя и включая в себя
другую жизнь, во многом отличающуюся от той, которой жил много лет. Иногда из
этого опыта и наблюдений складываются новые самодельные законы. Например,
такой, работающий абсолютно большую часть года: «Что ни одень, все равно будет
жарко». Или зимний закон: «Как бы холодно, сыро и противно ни было на улице,
обязательно найдется минимум одна личность, одетая исключительно в спортивную
кофту с капюшоном и длинные полотняные шорты, напоминающие семейные трусы. С
голыми покрасневшими коленями, в кроссовках и со средних размеров рюкзаком за
спиной». Подобную несообразность я видел только в Шотландии, но там они от
рождения морозоустойчивые и, кроме того, традиционно ходят в юбках и с голыми
ногами (видимо балансируя таким образом свои мужские и женские энергии). А
здесь, среди преимущественно теплолюбивых израильтян, это вызывает легкое
недоумение.
Это, конечно, смешные закономерности, хоть и имеющие под собой реальную
основу. Но я чувствую, что опыт попытки принятии и примирения внутри часто
очень противоречивых, а иногда и вовсе непримиримых вещей, во многом меняет
меня. Безусловно, делает шире и гибче. И в то же время учит лучше осознавать
себя, определяя, где расширение моих границ может перейти в размытость самой
моей основы. И где очевидные, порой вопиющие различия всего огромного
разнообразия населяющих эту страну людей, может заслонить изначальную нашу
похожесть. Я открыл и продолжаю открывать в себе много нового, о существовании
чего раньше и не подозревал. А может и подозревал? И надеюсь еще многому
научиться здесь, или где-нибудь в другом месте, если исчерпаю необходимый мне
здесь опыт.
Ух ты! Вот это припустил! Стало совсем темно, и с неба уже несутся
огромные, как сливы капли, размазываясь на лету в длинные полосы. На бетонную
площадку перед дверью вылезли разноразмерные «равлики». Значит это уже
по-настоящему. Действительно зимний дождь, хотя что-то рано в этом году. Не
пойду я уже снимать никакой навес. Пусть мокнет. Пусть этот ливень смывает с
него и со всего окружающего слои пыли, накопившейся за лето, освежая зелень,
землю, воздух и наше, уставшее от жары восприятие окружающего мира.
Пойду-ка я лучше поставлю чай. А то что-то замерз, стоя здесь, у стекла.
Радиатор тоже, конечно могу себе организовать. Но, во-первых, он будет
электрический, а во-вторых, все равно не то впечатление. Чай, мне кажется,
более гармонично впишется в эту картину.
Ян Лысаков
19 ноября 2012 г.
==============
