Прощение.

Все было как всегда. И все же что-то было не так. Я чувствовал это уже некоторое время. Троллейбус, разбрызгивая жидкую кашу из воды и грязного снега, медленно вез меня в утренних сумерках на работу, а за окном уплывал от меня мой Город. Ощущение было именно такое. Что он не просто проплывал мимо меня за стеклом окна, но уходил, уплывал от меня. Это стекло отделяло меня от него, и оставалось ощутимым и вне троллейбуса. Куда бы я ни шел, и что бы ни делал, эта странная отделенность ощущалась везде. Во всех местах, которые я знал с закрытыми глазами и любил много лет. С людьми было не так, но и здесь что-то изменилось. Я стал терять некую живую, теплую, энергетическую связь, которую всегда ощущал с этим местом. Я понимал, что мой город не изменился, а изменился я сам, но ничего уже не мог с этим поделать. Я как будто оказался в каком-то туннеле с прозрачными стенами, похожем на прозрачную трубу, которую иногда делают в больших аквариумах, чтобы люди наблюдали естественную жизнь, идущую там, изнутри. Прозрачные стенки этого туннеля также не пускали меня вовне, поскольку я ощущал, что там, в этой внешней жизни, мне уже нет места. Вернее, я сам вывел себя из нее, отделил этим стеклом, которое теперь не мог разрушить. Эта жизнь, идущая там, продолжала свое естественное течение, но для меня стала похожа на кино или, вернее ,на спектакль, в котором я играл свою роль, но в котором для меня не было самого главного – живого соучастия. Стеклянный тоннель, в котором я оказался, не давал мне возможности ни пройти сквозь эти почти невидимые, но хорошо ощутимые стены, и слиться с окружающей жизнью, ни повернуть назад, поскольку с каждым шагом смыкался за моей спиной. Он направлял меня только вперед, к совершенно неясному и неопределенному свету, который где-то там маячил, возможно, суля выход.

И Город тоже, как будто пытаясь помочь мне в моем решении, начал вдруг показывать мне свои неприглядные, уродливые стороны именно там, где раньше я видел только красоту. Конечно, они были там всегда, и всегда сосуществовали с тем, что мне нравилось и что «грело». И это именно я предпочитал их не видеть или считать несущественными, неизбежными. Но теперь они везде кололи мне глаза, начавшие вдруг видеть окружающую жизнь немного по-другому. Я ходил по знакомым и любимым местам, которые знал до последнего камушка с детства, но там, где раньше видел приметы прошлого, которые давали мне ощущение истории и своей к ней причастности, теперь видел приметы обветшания и заброшенности. Город не старался меня задержать. Он как будто специально показывал мне все это, говоря: «Посмотри, все разваливается. Там где раньше была лепнина, остались только зияющие провалы, и кариатида под балконом вместо головы с мощным торсом  обвивает руками пустоту, а из самого балкона торчит ржавая арматура. Здесь уже асфальта вообще не видно из-за трещин и рытвин. Где-то рухнуло старое дерево, которое было уже большим, когда ты еще только родился, а где-то и целый дом, уставший в одиночку, без поддержки равнодушных к нему людей, противостоять времени и разрушению. Где-то, на месте рухнувшего старого, новые люди встраивают в гармонию улицы что-то несообразное, но дорогое, а другие заполонили все свободные и не очень места уродливыми павильонами, закрывающими собой не только улицу, но саму суть разрушающегося за ними. Что ты здесь делаешь? Это все не твое. Твой Город остался где-то в прошлом». И я был с ним согласен. «Мой» город уходил. Он менялся. Наверное, это было неизбежно. Ничто не может вечно оставаться одним и тем же. Возможно, что-то даже менялось к лучшему, но те изменения, что я видел, мне, в основном, не нравились. Я не хотел в них участвовать, принимать их и приветствовать. Мне было с этим очень грустно. Это очень печально – осознавать, что что-то любимое и ценимое тобой, заканчивается. Уходит с «железной» неизбежностью, оставаясь только в памяти, окрашенное горьким привкусом потери.

Человек странно устроен. Живя в принципиально изменчивом мире, который в каждое последующее мгновение уже отличается от того, каким был в мгновение предыдущее, он всегда пытается это мгновение удержать. Увековечить и зафиксировать то, что, на самом деле, постоянно течет. Недаром же говорят, что единственная неизменная вещь, которая есть в нашем мире – это постоянные изменения. Ничто не задерживается ни на секунду. Все постоянно меняется. Другое дело, нравятся ли вам эти изменения или нет. Но это уже вопрос отношения самого, постоянно меняющегося Наблюдающего, за этими изменениями. Как девиз, который придумал Жюль Верн для капитана Немо «Подвижный в подвижном». Очень точное определение.

Конечно, все это можно было объяснить, и многое действительно объяснялось вполне банальными психологическими причинами, вроде «кризиса среднего возраста», через который проходит каждый. Да я и сам понимал это тогда, ощущая, что моя, достаточно определенная и размеренная жизнь уже не удовлетворяет меня, и если не найду выхода во что-то новое, свежее, то единственное, к чему я приду – это угасание и старость. Многие в этот период меняют свою жизнь, заводя любовниц или новые семьи. Но это был явно не мой путь. Взаимопонимание и любовь, царившие в нашей семье, всегда составляли для меня основу существования. Хотя теперь я хотел построить на этой основе что-то другое, и это вносило разногласия и напряженность. Но, как я теперь понимаю, у нас уже просто не было другого выхода. Провидение ( или Высшие силы, или Гиды – называйте, как хотите) вело нас туда, куда нам нужно было идти. Наша спокойная и предсказуемая жизнь заканчивалась, и мы неумолимо и неуклонно двигались к изменениям, и прежде всего, в самих себе. Я, наверное, просто это раньше почувствовал. А может, меня просто выбрали двигателем этих перемен, возлагая на меня  одновременно и ответственность за инициативу.

Именно эту горечь и ощущение невосполнимой потери я ощущал, когда Город физически, буквально уплывал от меня. Вернее, мы уплывали от него, стоя на корме эмигрантского корабля и глядя на остающийся позади Город, Порт, Маяк… У меня не было радостного предвкушения нового. Только горькое ощущение неизбежности и, как ни странно, правильности происходящего. Я не думал тогда о том, что нам предстоит, прощался с огромным куском моей, в общем-то, достаточно счастливой жизни, обещая когда-нибудь вернуться сюда и понимая, что, на самом деле, «вернуться» невозможно. Я никогда не «вернусь». Да, я могу приехать сюда, и, безусловно, это сделаю, но это будет уже другой человек, приехавший в другое место. То, что, так или иначе, уходит от нас, уходит навсегда.

Я, как дерево, переросшее в какой-то момент уровень кустов и подлеска, и увидевшее вдруг многоцветие солнечных лучей вверху. По сравнению с этим обилием света, воздуха и простора достаточно монохромная тень нижнего яруса явно поигрывала, казалась серой и скучной. И я потянулся туда, на простор этой неизвестности. К свету, цвету, воздуху, разнообразию. Неважно куда. Главное вырваться из прежнего состояния, как мне тогда казалось, серости, скученности и предопределенности. И сейчас, пожив достаточно долго «на свободе», и испытав не только свет и тепло, которые дает эта близость к солнцу, но и все разнообразие ветров, дождей и непогоды, которые, в значительной степени, сопровождают такую «открытость», мне кажется, я лучше узнал себя. По крайней мере, узнал еще одну (и даже не одну) свою сторону. Я понимаю всю неизбежность, «правильность» и даже логичность этого процесса, и больше не хочу испытывать эту старую горечь. Я ПРОЩАЮ себя за те свои чувства, ощущения и решения. Но Прощение – это не Прощание. Как дерево, раскинувшее свои ветки далеко в разные стороны, смотрящее в небо и далеко за горизонт, я хорошо осознаю, ГДЕ МОИ КОРНИ. И они навсегда останутся ТАМ, даже когда ствол рухнет под напором ветров или старости, рассыпавшись в пыль и исчезнув из виду.

Ян Лысаков.

16 ноября 2012 г.

============